Ее такой — железной — сделало советское государство
Александре Николаевне Пахмутовой 9 ноября исполняется 95 лет.
Это все равно что 100 лет — Октябрьской революции (7 ноября 2017 года) или 100 лет — ВЛКСМ (29 октября 2018-го).
И 80 лет Победы в Великой Отечественной войне (9 мая 2025-го) — из той же плеяды дат.
Да, она ровесница Века.
Ровесница Эпохи.
Ровесница великих исторических событий.
Но не просто ровесница: она один из флагманов Советского Союза.
Безусловно, она — гениальна. У нее есть дар Божий и великое трудолюбие. Но не только это. Пахмутова — это символ тех, кого в СССР называли «настоящим человеком». У людей сегодняшнего времени это определение не вызовет особых ассоциаций. У тех, кто родился и вырос в СССР, понятие «настоящий человек» было совершенно четким: это герой, образец для подражания, тот, на кого надо равняться. Настоящими людьми были Гастелло, Матросов, Чкалов, Гагарин. И вот она — Пахмутова — из этого же отряда.
И всей своей жизнью Александра Николаевна это доказывает. Не только творчеством, но и отношением к тем событиям, которые кардинально изменили судьбу страны и тем самым перепахали ее собственную жизнь: распад СССР, отвержение прежних ценностей, предание анафеме вождей, на которых еще недавно молились. Александра Пахмутова и ее ныне покойный муж и вечный творческий партнер по жизни Николай Добронравов тогда оказались теми, кого сбросили с пьедестала, сделав изгоями. За песню «И вновь продолжается бой». «Нас предали», — говорили мне о том промежутке своей жизни Александра Николаевна и Николай Николаевич. А ведь мало кто поверит, что она даже никогда не была членом КПСС…
Но они не жаловались. Не оправдывались. Не объяснялись. И позже, когда время и люди снова немного изменились, исправляя перегибы, не требовали реабилитации. Даже когда к ним в дом на 75-летие Александры Николаевны на чашку чая пришел Президент России Владимир Путин. И спрашивал, в чем они нуждаются. И прямо дал понять, какой ответ готов услышать, заметив: «У вас как-то тесновато». А гостиная, где они принимали главу государства, совсем небольшая, да и то большую часть комнаты занимали рояль и книжные полки. Такая вот, полученная во времена СССР, когда 60–70 метров жилой площади считались хоромами, у выдающихся композитора и поэта квартира — стандартной, советской планировки. Но они ничего не попросили. «Да нам просто ничего не надо», — объяснил мне позднее такую их позицию Николай Николаевич. А у Александры Николаевны при этом такое количество партитур, что они вытесняют из комнаты самого автора.
Но Пахмутова и Добронравов — гордые. Не так: мы гордые! А такие гордые, которые всю жизнь живут по своему своду нравственных правил, в число которых не входит «хавать халяву».
Они рассказывали, что в лихие 90-е им приходилось выступать за продукты. «Это было даже удобно, — пожала плечами Александра Николаевна, увидев, насколько я шокирована. — Нам привезли несколько мешков картошки, какие-то другие овощи, все это положили на кухне, и долгое время не надо было ходить в магазин…» И снова — ни капли желчи, обиды, иронии, сарказма, гнева. «У тех, кто нас пригласил, не было денег, они предложили то, что имели», — совершенно спокойно комментировала ситуацию великий композитор.
Сама Александра Николаевна считает, что ее такой — железной — сделало советское государство. Выковало. Как и многих их ровесников.
— Когда мы росли, была крупная государственная программа, которая определяла, какую вообще давать духовную пищу народу. По радио обязательно передавали отрывки из опер, транслировалось исполнение гениальной популярной музыки. И так же оставалось во время войны. Мальчишки в войну бегали и свистели фрагменты из первой части 7-й симфонии Шостаковича! — объясняла мне Александра Пахмутова, как сформировалась ее главная профессиональная позиция: «своим творчеством народу надо служить, но не обслуживать». — Тогда к этому было другое отношение, государственное. Скажем, когда я уже занималась в специальной музыкальной школе для одаренных детей в Москве, а ведь еще шла война, мы, дети, получали рабочую продуктовую карточку высшей категории. То есть как рабочие оборонного завода. Значит, правительство было уверено, что мы выиграем войну, и эти дети, то есть мы, должны будут повести вперед нашу культуру. И у моих однокашников были для занятий скрипки из государственных коллекций, они не имели цены. У Эдуарда Грача была скрипка Амати, у Игоря Безродного была скрипка Страдивари, у Рафаила Соболевского — Гварнери… И надо сказать, карточки давали недаром, все выучились, заняли ведущие позиции в музыке, добились международного признания, стали лауреатами различных конкурсов, почти никто не эмигрировал. Я когда приехала, нашу школу оканчивали Коган и Ростропович.
Александра Николаевна хорошо помнит день, когда началась Великая Отечественная война. «Двадцать второго был концерт, почему-то он назывался «олимпиада художественной самодеятельности», и я там играла вальс собственного сочинения. И вдруг в середине концерта вышел представитель руководства города и объявил, что концерт закончен, потому что началась война.
А в 43-м году я со своим подростковым эгоизмом заявила родителям: мне надо в Москву, учиться; если вы не можете меня отвезти, то я договорилась с летчиками, и они меня отвезут. И эти летчики сказали родителям: да, надо везти вашу девочку, она с нами договорилась! И, кстати, такая вот отзывчивость тоже была приметой времени. Тогда родители купили мне пальто и повезли в Москву. Центральная музыкальная школа при Московской консерватории им. Чайковского, куда я поступала, в 43-м уже вернулась из эвакуации в столицу. И вот собрали комиссию… Я положила ватник на рояль… (Смеется.) В общем, вынесли вердикт, что меня надо учить, и я осталась. Интерната при школе не было, но у родителей оказались в Москве друзья — Спицыны, и я стала у них жить в одной комнатке в коммунальной квартире. Была война, окна газетами заклеены из-за бомбежек…»
А потом была долгая-долгая творческая жизнь.
Сложно поверить, но песни Александры Пахмутовой в советское время тоже клали на полку.
— У нас даже была мысль сделать концерт из песен, которые запрещали при советской власти. Там оказалась и песня про Ленина. Она называлась «Ильич прощается с Москвой», — рассказывал мне ныне покойный Николай Николаевич. — Это песня о его последнем приезде в Москву, когда Ленин был совершенно больной, приехал на сельскохозяйственную выставку, он практически уже не разговаривал. В песне были вполне приличные строчки: «А перед ним идут с войны солдаты, они идут в далеком сорок пятом, он машет им слабеющей рукой, Ильич прощается с Москвой». Но нам сказали: «Ильич никогда не прощался с Москвой, он всегда с нами, тут памятники стоят…» И хотя песню спела Зыкина, в эфире она не была никогда. Но сейчас цензура еще хуже — сейчас цензура денег…
Свое скромное финансовое положение они принимали стоически: никаких выступлений ради прихотей богатых людей. Чурались прессы. Пахмутова со смешком рассказывала мне, как однажды на каком-то мероприятии ее одолели журналисты, стали спрашивать о личном, и она ответила: дескать, мы с Николаем Николаевичем всю жизнь прожили вместе, в этом плане наша семья — нетрадиционная, имея в виду, что нынешнее время пестрит разводами, скандалами, дележкой имущества медийных персон. Каково же было ее удивление, когда наутро она прочитала заголовки: Пахмутова призналась в нетрадиционной ориентации…
Зато они всю жизнь были друзьями «Московского комсомольца», давали честные, откровенные интервью, приходили в гости в редакцию и на наши праздники. А любовь между ними, кстати, вопреки тем глупым публикациям, была самая настоящая, такая, которая делает людей двумя половинами одного целого навсегда. «Все случилось как-то очень быстро, — рассказывал мне Николай Николаевич про то, как родился их крепчайший семейный союз, — решили расписаться и расписались. Не было такого, как сейчас принято: давай сначала просто поживем вместе, посмотрим, подходим ли мы друг другу. К тому же и жить-то нам было негде: ни Але, ни мне. Расписались и сразу уехали на полтора месяца на море». «А когда ехали в загс, вдруг начался такой ливень! Такой дождь проливной! Говорят, это хорошая примета, которая обещает долгую и счастливую совместную жизнь», — добавила Пахмутова.
Что же, примета сбылась. Они прожили вместе более 66 лет. Николай Добронравов ушел из жизни в возрасте 94 лет, какой-то пары месяцев не дожив до своего 95-летия… На церемонии прощания просили не фотографировать… Журналисты вопреки запрету снимали… В самом финале церемонии Пахмутова вдруг обернулась к прессе. Все замерли, ожидая отповеди. «Спасибо вам, что пришли…» — это слова Александры Николаевны обескуражили даже самых откровенных папарацци…
После ухода из жизни Николая Добронравова, который всю жизнь был Нежностью Пахмутовой, а она — его Мелодией, за ее здоровье опасались все. Но Александра Николаевна выстояла. Помогли ей в этом близкие люди и… музыка. Послушный, как ребенок, ее порхающим над клавишами пальцам рояль…
И вот 9 ноября она отмечает свое 95-летие концертом «Большая жизнь» на исторической сцене Большого театра. А вместе с ней эту дату отмечает вся страна. Потому что Пахмутова — это наша Надежда. И не просто культовая песня за ее авторством. А надежда на появление новой плеяды «настоящих людей». Которых, как известно, рождают трудные времена.
Ну а песни? «Довольно одной, чтоб только о доме в ней пелось».
